Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]

Как она будет любоваться его лицом, когда он придет к ней и она не спеша станет расстегивать пуговицы у него на рубашке, а его взор затуманится от страсти.

Но довольно об этом! Она и так уже достаточно нафантазировала.

Сосчитав как можно медленнее до ста, Мелани встала из-за своего туалетного столика и поспешила вслед за Люсьеном. Перед тем как уйти, она еще раз предупредила Мойну не забыть зажечь свечи.

И вот она уже пересекла мозаичный пол фойе и остановилась у самых дверей гостиной, прижав к груди ледяные пальцы, стараясь унять свои чувства. Нельзя дать Люсьену понять, что она только о нем и мечтает. Она покрутилась перед зеркалом, изучая свое отражение. Мелани провела напряженные полдня, готовясь к этой минуте. Ее несравненные пышные волосы были забраны назад и вверх, открывая личико безупречной формы; локоны были стянуты атласной лентой, и лишь несколько завитков оставлены на свободе: они свисали вдоль висков, щекоча шею, отчего мужчины должны возбуждаться до безумия. Люсьен однажды нарочно попросил ее собрать назад волосы и повернуться к нему в профиль: тогда она превращалась в точную копию драгоценной камеи, вывезенной в прошлом его предками с Капри. Напомнить ему об этом не принесет вреда.

Выбранное ею платье мягкого васильково-синего цвета было сшито по самой изящной выкройке. Она привезла его из Бата, и именно в этом платье она когда-то впервые обратила внимание на Люсьена Тремэйна — он стоял неподвижно, откровенно любуясь ею через все пространство бального зала, словно увидел богиню, сошедшую на землю с небес, — и именно тогда и именно там у нее созрело решение.

Наверняка Люсьен тоже об этом вспомнит и будет благодарен ей за это воспоминание. И воздаст ей за это должное.

Она повернула головку так и этак, слегка прищурившись, так как была немного близорука, уверяя себя, что у нее все то же свежее, с прозрачным взором милое личико, которое она совсем недавно разглядывала в ручное зеркальце.

Удовлетворенная, в последний раз поправив двойную нитку жемчуга, которую предпочла бриллиантам, подаренным ей Эдмундом, Мелани направилась к дверям, по дороге турнув идиота-лакея, который собрался было распахнуть перед ней створки. Положив трепетные ладони на бронзовые ручки двери, она набрала в грудь побольше воздуха, улыбнулась, подняла нос повыше и вошла.

Он стоял возле столика с напитками с бокалом кларета в руках. С головы до ног облаченный в идеально сидевший на нем похоронно-черный сюртук, в жилете, таком белоснежном, что от него слепило глаза, Люсьен до кончиков пальцев смотрелся джентльменом. Единственным украшением на нем было кольцо с огромным рубином: камень интригующе вспыхивал на левом мизинце.

Красивый. Очень красивый. Просто превосходный самец — с мощными мышцами, ловкий и могучий. Мальчик был многообещающим, а мужчина превзошел все ожидания. Тонкие ноздри Мелани затрепетали, и она наконец отцепилась от дверей, приняла изящную позу и прошла в комнату, где знакомые запахи самца — вина, одеколона, хорошего табака — подействовали на нее как всегда возбуждающе.

— Мелани, — донеслось до нее, пока она стояла, застыв в ожидании его приветствия и алчно всматриваясь, вспыхнет ли в его глазах та же страсть, что бушевала в ней. Но он не двинулся с места, не поклонился, не поцеловал ей руку. — Я уже начал гадать, не придется ли мне снова обедать в одиночестве. Надеюсь, что ты достаточно оправилась от недомогания и сможешь составить мне компанию за столом, хотя и выглядишь еще довольно слабой, не так ли, дорогая? — Он снова отвернулся к столику с напитками. — Может быть, маленький бокальчик шерри поможет розам вернуться на эти бледные щечки?

Мелани почувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы, ее недавнюю уверенность как ветром сдуло. Как это так получилось, что теперь здесь все пляшут под дудку Люсьена?

— Как скажешь, милый, — отвечала она, на ватных ногах подходя ближе и принимая протянутый ей бокал.

Когда она взяла его, Люсьен отступил назад и окинул ее фигуру ленивым взором полуприкрытых глаз. Это оживило ее надежды. Он мог не понимать, как ее ранят его слова. Но если он это знает и позволяет себе с ней так обращаться, ей придется его возненавидеть. Но ненавидеть Люсьена — это уж слишком. Ведь она же его любит!

— Во время верховой прогулки я познакомился с невообразимо смешным французом и позволил себе пригласить его к нам на обед завтра вечером, чтобы оживить наше общество. Ты ведь не очень-то находчивый собеседник, насколько я помню. Ах да, у тебя амплуа красавицы. Такие женщины, как ты, считают ум не более чем помехой, верно? Хотя, будь ты поумнее, ты, быть может, выбрала бы более подходящий наряд дорогая, и не напяливала то, что на тебе сейчас надето.

Болван! Она ошибалась. Она приписывала ему качества, о которых он и понятия не имеет. Равно как и о хорошем тоне. И о способности прощать. И о способности понять, какая мука терзала ее все эти нескончаемые годы. Каждый Божий день она только о том и думала, что ему сказать, как поступить, когда он наконец явится за ней.

Он не из тех, кто способен это понять.

Отступив назад и гордо задрав носик, она заявила:

— Он твой, знаешь ли.

Люсьен препроводил ее к изящному стулу с атласной обивкой, заботливо усадил и лишь после этого уселся напротив.

— Граф де ла Крукс — мой? Вряд ли, дорогая. Я повстречался с ним совсем недавно впервые в жизни и не имел большого желания приглашать его. Если уж на то пошло, я был уверен, что он станет твоим, если ты пожелаешь. Похоже, он весьма увлечен тобой. Но скорее всего это окажется невозможным, ты и так с головою погружена в заботы и треволнения. Муж, цепляющийся за жизнь, как собака за кость. Пасынок, от которого ты ожидаешь любви. Бедняга Гай, боюсь, что его ждет разочарование.

Мелани стиснула руки на коленях, комкая платье. Как он смеет быть таким непроходимым тупицей? Она подалась вперед, сощурив глаза, горя желанием во что бы то ни стало испортить Люсьену его развеселое настроение.

И она затараторила, чтобы он не успел ее перебить:

— Нодди, Люсьен. Нодди — твой. Как ты думаешь, отчего еще я так охотно приняла предложение Эдмунда? Как же это смешно, дорогой. Старому дураку наставили рога не единожды — но дважды! Теперь ты понял? Теперь ты представляешь, как я страдала, живя с этим мерзким старикашкой, который лапал меня, грубо тискал мое тело — все то время, пока тебе угодно было играть в солдатики, не вспоминая ни меня, ни свое семя, которое ты столь беззаботно посеял перед отъездом? Ты ведь помнишь нашу последнюю ночь вместе, не правда ли, дорогой? Ту последнюю, чудесную, бесконечную ночь.

Сделав это сообщение, Мелани снова уселась прямо, не спуская с него глаз, готовясь проявить снисходительность, когда он рухнет к ее ногам, умоляя о пощаде.